otkaznik1: (Default)
Любопытно, что возникшее недавно понятие «постправды» восходит к старому русскому дискурсу еще 19-го века. Кажется Н.К.Михайловский первый ввел различие между правдой-истиной и правдой-справедливостью:

«Всякий раз, как мне приходит в голову слово «правда», я не могу не восхищаться его поразительною внутреннею красотой. Такого слова нет, кажется, ни в одном европейском языке. Кажется, только по-русски истина и справедливость называются одним и тем же словом и как бы сливаются в одно великое целое».

«Безбоязненно смотреть в глаза действительности и ее отражению — правде-истине, правде объективной, и в то же время охранять и правду-справедливость, правду субъективную — такова задача всей моей жизни».

И именно в России же опасность этой мысли была отрефлексирована. Н. А. Бердяев в свой статье в «Вехах» пишет:

«С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине.»

Похоже, что предупреждение Бердяева осталось незамеченным и невостребованным.

otkaznik1: (Default)
 Приближаясь к правде, мы иногда удаляемся от действительности.

Из ФБ

Aug. 2nd, 2018 07:13 am
otkaznik1: (Default)
 

О МЕРАБЕ МАМАРДАШВИЛИ

В поисках языка

Читая эту книгу, я не раз вспоминал разговор, возникший однажды при мне между Аркадием Стругацким и Мерабом Мамардашвили. А. Стругацкий — при своем уме и таланте относившийся к себе с удивительной строгостью — вдруг заговорил, как ему не хватает настоящей философской подготовки. Но чтение специальной литературы мало что дает — слишком усложненный язык как бы не соприкасается с собственной мыслью. И Мераб с неожиданной заинтересованностью стал объяснять, что видимая сложность философии — от недостаточности общедоступного языка. Полноценно выразить нестандартную мысль без терминов бывает непросто; вот у поэтов есть прямые, образные средства, а философу приходится искать обходные пути...
Однако нет надобности пересказывать его теперь своими словами. Почти буквально то же можно встретить в «Лекциях о Прусте», прочитанных им несколько лет спустя, в 1982 году, в Тбилиси: «К сожалению, философия имеет свой технический язык, который годится скорей для общения между философами. В действительности же этот язык выражает вещи, которые мы все переживаем, но когда философы, как птички, беседуют друг с другом, то это уже птичий язык. И когда мы возвращаемся к тому, что в нем зашифровано, и начинаем переводить это на нормальный язык, то возникают трудности и приходится идти очень медленными кругами».
Я слушал несколько лекций Мамардашвили во ВГИКе, куда он приглашал и проводил нас с В. Лукиным. Они производили впечатление импровизации: никакого писаного текста, даже, кажется, плана. Было чувство мысли, рождающейся вот сейчас, в твоем присутствии. Впечатление, конечно, обманчивое — и не только потому, что нередко можно было узнать суждения, уже звучавшие в какой-нибудь застольной беседе. Мысль была давно выношена, в ее развитии имелась своя логика, но неподготовленному слушателю, вроде меня, не так просто бывало уследить за многосложными изгибами ее движения. Мамардашвили был философ в старинном смысле слова: он предпочитал мыслить вслух, а не писать. В текстах, собственноручно написанных им для печати, разумеется, больше четкости — но, может, что-то существенное приходилось при этом отсекать?
«Я не уверен, конечно, что мы что-нибудь понимаем в предмете, — повторяет он слушателям, — и поэтому мне, чтобы и самому понять и вам было понятно, приходится ходить кругами, с разных сторон заходя к одной и той же теме, к одной и той же проблеме. Музыканту это удалось бы, видимо, лучше. Если бы у меня был музыкальный слух, то вариацию тем я исполнил бы лучше».
Можно лишь поблагодарить издателей книги «Лекции о Прусте», расшифровавших магнитофонные записи тбилисских лекций с максимальной бережностью к авторской интонации, к самому этому способу мышления. Есть возможность вчитываться, возвращаться к предыдущей странице, обнаруживая не замеченные на слух переклички. Одному своему герою, мучившемуся невозможностью четко выразить многослойную мысль, я как-то приписал желание воспроизводить в тексте зачеркнутое слово наряду с найденным вместо него: какая-то частица истины есть и в том, и в другом. И вот у М. Мамардашвили читаю: «Текст должен быть как палимпсест, быть рукописью, на которую нанесено одновременно много слоев, и их нужно различать, потому что в каждом слое всегда есть какой-то оттенок слова, мысли, который связан со всеми другими слоями, — такой слоеный пирог, который мы должны вкушать одним укусом».
(Между прочим, замечательный эксперимент на схожую тему продемонстрировал А. Битов, воспроизведя подряд и зачеркнутые, и найденные взамен строки одного стихотворения Пушкина: получился впечатляющий текст.)
Не странно ли: поиск философского языка перекликается для меня, писателя, с проблемами поиска литературного? Нет, и не только потому, что лекции М. Мамардашвили посвящены писателю Прусту. Образы и метафоры, повторяет не раз он, помогают понять философскую мысль лучше, чем «определения и понятия». Недаром проводником Данте по Аду был поэт Вергилий. «То есть проводником является идея артистического труда как необходимого элемента нашей способности вообще что-либо понять и увидеть. Элемент артистического труда рассматривается здесь как элемент нашей жизни, как элемент воспроизводства нами себя как живых».
На этом стоит задержаться особо. Речь идет не просто лишь о профессиональных усилиях философа или «артистичного» художника. Воспроизвести себя как живых — «припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо»: не то же ли самое, только другими словами, стремился выразить Пастернак? И не к этому ли пробивается, по сути, каждый из нас? Только вот дается это в обыденной жизни лишь проблесками, в момент подлинно духовного, по сути, творческого напряжения, когда не просто открываешь для себя что-то в мире, но воссоздаешь, рождаешь в самом себе заново. «Ибо... нет готового, заданного мира, он воспроизводится и длится именно потому, что воссоздается каждый раз в каждой точке».
Мир, не воспринятый, не пережитый, не преображенный усилием собственной души, — еще не вполне подлинный, не вполне живой мир. «То есть природа, как мы ее видим, не есть природа, — настаивает М. Мамардашвили, — а природа, как она есть, — это та, которая увидена поэтически. Поэзия не добавка к природе; поэтически увидеть — значит увидеть так, как есть на самом деле. Или увидеть философски. Здесь термины “философия” и “поэзия” совпадают».
Не так это все-таки, выходит, для нас недоступно... «В какие-то моменты мы все философствуем, — подтверждает М. Мамардашвили, — знаем мы об этом или не знаем, применяем для этого специальные понятия или не применяем». Только философ он, надо признать, все-таки необыкновенный. И размышляя о Марселе Прусте, вновь и вновь призывает читателя видеть перед собой «не задачу усвоения литературного текста, а задачу собственной жизни».
Потому что чтение книги в его понимании — это не просто «занятия рядом с жизнью, но психологические события самой души». Читать книгу, говорит он, значит, по сути, «читать в себе». С удовольствием повторяет философ слова Паскаля: «Не в писаниях Монтеня, а во мне содержится все, что я в них вычитываю». Вычитываю — то есть отнюдь не привношу от себя, нет, но открываю, вспоминаю, воссоздаю в себе то, что внутренне во мне уже созрело. Иначе я бы этого попросту не воспринял.
Сколько раз при чтении этой книги возникало у меня знакомое многим, наверное, чувство: что-то подобное мне вроде бы уже самому приходило на ум — или, может, мерещилось, я только пытался выразить это иначе. Разумеется, чувство это требует оговорки. Ведь М. Мамардашвили идет дальше:
«Пруст говорит... что можно открывать великие истины или великие красоты не только в “Мыслях” Паскаля, но и в рекламе туалетного мыла». Ничего себе! Мне вспоминается, с каким искренним интересом этот высокоумный философ (держа притом, впрочем, рюмку в руке) слушал магнитофонные записи подпольных тогда музыкальных ансамблей. Что они могли для него значить? Что он из них извлекал? Мамардашвили знает, естественно, о «нашей культурной иерархии и классификациях», но продолжает: «Пруст же говорит, что “Мысли” Паскаля мало для нас значат, если, читая их, мы не встречаемся с поднявшимся из глубин этой книги нашим же собственным предшествующим переживанием».
Все дело в уровне этой встречи, во внутренней готовности (которая дается ценой усилий), в интенсивности собственного «воссоздающего» переживания. И не в последнюю очередь в способности выразить его. Вот тут и возвращаешься все к той же проблеме — к проблеме «воссоздающего» языка.
«Мы находимся в такой области, — говорит М. Мамардашвили, — которая максимально трудна именно потому, что слова обо всем уже есть и они мешают. Хотя пользоваться можно только ими, других слов у нас нет, мы не можем изобретать язык. И в то же время мы говорим о вещах, которые самим употреблением этих слов искажаются и скрываются. Будто слово, наклеенное на вещь, сразу эту вещь от нас закрывает... Мне все время приходится бороться с готовыми значениями языка, поэтому вы должны простить меня за такое крутящееся изложение».
Как это знакомо — и не только пишущим! Готовые слова, мысли, «суждения-формулы», готовые оценки, реакции, стандартные, штампованные, механистические элементы в разных областях повседневной жизни позволяют проходить через нее, как бы не замечая, автоматически — в понимании Мамардашвили, умерщвляют ее. Задача подлинного художника — не просто обновить звучание слов. «Припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо...» Философ, как мы видим, пробивается к тому же:
«Мы оживляем мертвые слова, мы оживляем мертвые жесты, мертвые конвенции... Мы ищем жизнь. И себя как живущего. Ибо ощущать себя живым совсем не просто». Вот почему произведения искусства значат для него особенно много. Они являются «органами жизни, которые производят нас в качестве людей».
Примечательный, однако, парадокс: художественное совершенство про¬изведения иногда мешает подлинному углублению в текст: слишком легко, слишком быстро он читается, тянет скользить по поверхности. В емком художественном образе как бы сконцентрирован, свернут опыт жизни, многоплановый смысл — но мы, очарованные, на бегу, не удосуживаемся его развернуть. «Ибо текст красив, — говорит М. Мамардашвили, — слова в нем цепляются одно за другое, и такие вещи могут не остановить нашего внимания. А внимание работает только тогда, когда оно остановлено. То есть когда что-то “утруднено”».
Я думал о чем-то близком, читая А. Платонова. Вот кого вряд ли прочтешь бегло. Как непривычно соединены слова, каким «неправильным» должен был казаться любому редактору его слог — но сколько обретаешь при таком поневоле замедленном чтении! Здесь применимы, наверное, слова, сказанные по другому поводу Н.Я. Мандельштам: «Мысль — сырая, необработанная, с еще не стершимися углами. Не в таком ли смысле говорил О.М. о сырьевой природе поэзии, о том, что она — несравненно большее сырье, чем даже живая разговорная речь».
Цитируя в своих лекциях Марселя Пруста, М. Мамардашвили пользуется не известными художественными переводами — он переводит тексты сам. И сам же называет свои подстрочники ужасными. По-французски это, конечно же, не могло звучать так коряво, переусложненно, да еще с вариантами и длинными комментариями в скобках. И нормальный перевод, естественно, должен был соответствовать стилю оригинала, иначе его просто невозможно стало бы читать. Но кто из читавших этого блистательного стилиста по-французски или по-русски проникал в такие же глубины, которые теперь открывает и растолковывает для нас на своем непростом, поневоле многословном языке этот удивительный философ? «Моя задача состоит не столько в том, чтобы пояснять текст Пруста, сколько в том, чтобы его утруднять. Иначе говоря, чтобы морочить вам голову...»
Так и видишь при этих словах знакомую, едва заметную усмешку Мераба.
Я читал эту книгу не один месяц — и зачем было быстрей? Она полна открытий, которые мне еще надо осмыслить. Вот напоследок хотя бы еще пример: поразительное толкование Гамлета: «Все интерпретации, которые мне встречались, — говорит М. Мамардашвили, — литературно-психологические: одни доказывают, что он был нерешительным, другие наоборот, и гамлетовская драма выступает как драма психологических свойств человека. А в действительности проблема Гамлета... — проблема жизни мира со мной, с моим участием. И вот, живой человек попал в готовый мир. Представьте себе, что есть цепочка, в которой для меня оставлено пустое место, и я должен его заполнить. В данном случае это цепочка кровной мести. Уже все задано — кто такой Гамлет и что он должен сделать. Убили отца, мать изменила, ясно, что надо делать. Но Гамлет, слава Богу, поэт и мистик, он хочет, чтобы его действие не было заполнением заранее заданной ячейки. Гамлет — живой, и если он что-то делает, то хочет, чтобы началом этого действия был он сам. Он может сделать то же самое, но сделает как свое».
Об этом ведь, по сути, вся книга — о необходимости преодолевать на каждом шагу все заданное, заранее готовое, общепринятое, умертвляющее жизнь.
«По сути дела, всякий великий человек, всякое прекрасное произведение нам возвращает веру в жизнь и мысль, а посредственное произведение оставляет нас без всякой надежды», — цитирует М. Мамардашвили Марселя Пруста. «Или посредственный человек, — добавляет он. — Конечно, не в смысле иерархии талантов, — я имею в виду красоту усилия».
Как прекрасно это усилие поистине живого человека — и как много пробуждает оно в нас самих!

1997 (Из моей книги «Стенография конца века» НЛО, 2002)

otkaznik1: (Default)
 Третьим источником влияния на западноевропейскую христианскую традицию, после Ренессанса и протестантизма, стала еврейская философская мысль, как она сформировалась в Испании и позже реализовала себя в крупных университетских центрах (не следует путать с традиционным иудаизмом как религией). В соединении этих трех источников западноевропейского либерализма родились такие явления, как либеральная философия и либеральная политическая мысль, которые получили свое развитие в эпоху Просвещения, а затем уже вошли в политическую практику через так называемую Великую французскую революцию.


http://pravovrns.ru/?p=2659
otkaznik1: (Default)
 Все время вертится в голове: "Левая, правая, где сторона? Улица, улица ты, брат, пьяна". Понятно, что пьяна не улица. И пора наконец протрезветь и разобраться.
otkaznik1: (Default)
Отточенные и украшеные блестками знаний философской и публицистической мысли аргументы утонули в непонимании (моем) собственно основного предмета их разговора. Их - это Григория Ревзина и Екатерины Шульман. Говорили они о прогрессе, о том как и почему человечество движется по пути оного. При этом что такое прогресс, а стало быть есть ли он вообще, так и осталось непонятным.
 Read more... )
otkaznik1: (Default)
"Создатели и последователи концепций РС и РВ («руссистемщики»)
разрабатывают адекватный исследуемому социуму понятийный аппарат.
Это очень важно, поскольку разговор о России в модной ныне понятийной
среде социальных наук, предназначенных для описания рыночных демо-
кратий, бесплоден. Он напоминает попытку скосить траву рельсоукладчи-
ком. Дело не в плохом рельсоукладчике — он может быть и в отличном
состоянии (допустим), но вот для косьбы не подходит32. Бесконечные по-
иски среднего класса или гражданского общества в России, отталкиваю-
щиеся от зарубежных учебников социологии и политологии, — яркие тому
свидетельства."

Андрей Заостровцев
Концептуальные
альтернативы теории
модернизации:
российские концепции
Санкт-Петербург
2015
Препринт М-46/15
Центр исследований
модернизации

otkaznik1: (Default)
 She [Hannah Arendt] describes, quite brusquely, antisemitism at its incipience: “Whereas anti-Jewish sentiments were widespread among the educated classes of Europe throughout the 19th century, antisemitism as an ideology remained, with very few exceptions, the prerogative of crackpots in general and the lunatic fringes in particular.” Yet however you dismissed their mental capacity, this hardcore created the ideological infrastructure on which a mass movement could be built. It is strikingly reminiscent of John Naughton’s description on David Runciman’s interesting Talking Politics podcast about the “alt-right”: “People who belonged loosely to this side of the political system were essentially excluded from public discourse. But it just so happened, they didn’t go quiet. They went to the net. So, for the best part of 20 years, a network of rightwing echo chambers has been established, upon which was built the infrastructure of Trump’s campaign.”

https://www.theguardian.com/us-news/2017/feb/01/totalitarianism-in-age-donald-trump-lessons-from-hannah-arendt-protests
otkaznik1: (Default)
Недавно сын прислал статью о судьбе одного открытия гениального Алана Тюринга. На этот раз не в компьютерных материях, а совсем наоборот. Идея касалась нового  принципа в построении мембранного механизма. Моих знаний недостаточно, чтобы я взялся за рассказ о сути его открытия. Понял только, что реализация после стольких лет забвения этого приницпа позволяет надеяться на создание эффективных методов опреснения воды.

Вспомнил же я про эту статью, слушая истерические выкрики Эдички Лимонова, предрекающего скорую гибель человечества от нехватки пресной воды. Старина Мальтус вероятно устал икать в потустороннем мире, так часто его вспоминают. К делу и не к делу. В основном не к делу.  Интересно наблюдать как люди постоянно ищут страшилки и рисуют пугалки совсем не там, где следует. Как раз ограничения со стороны природных ресурсов таят в себе, как показала история, минимальные опасности. Главная опасность для человеков таится в неспособности организовать свое общежитие. Примеров тому в истории тьма, нет нужды перечислять.

otkaznik1: (Default)
В новом документальном кино про Маркса Аузан говорит, что невозможно одновременно оптимизировать справедливость, эффективность и свободу. Важное соображение, из которого хорошо понятно, почему в социальных науках царит такой ералаш. Невозможно договориться, какой критерий выбрать для оценки «правильного» направления развития. Возможно в этом и лежит ключ к пониманию неизбывных социальных конфликтов, включая войны
otkaznik1: (Default)
 В конце 1989 г я увидел на стене нашего университета, где я тогда обретался, аршинными буквами надпись: Phony communism is dead, long live real communism. С тех пор эта формула регулярно всплывает в моем сознании. Как и теперь:


https://fee.org/articles/why-is-the-eu-celebrating-karl-marxs-birthday/?utm_source=ribbon


otkaznik1: (Default)
Б. Акунин в беседе с Л. Улицкой говорит: «мое настоящее и будущее мне намного интереснее чем прошлое...»

А вот высказывание другого писателя (поэта): «Мне не интересно настоящее и не очень интересно будущее – пишет Бродский. – Мне дорого то, что я любил, люблю и видимо, с чем я в землю лягу....»

И у каждого из них есть резоны так считать.

otkaznik1: (Default)

Быть знаменитым некрасиво
Но мне не нужно красоты
Пусть лишь бы кто-то ставил пиво
Признав знакомые черты

otkaznik1: (Default)
 Все ждал, когда засадный полк выскочит на поле битвы. Дождался:

https://irrussianality.wordpress.com/2018/03/21/how-not-to-write-history/

Полк оказался слабосильным и плоховооруженным. 
otkaznik1: (Default)
Тимоти Снайдер показывает, кто такой Иван Ильин:

http://www.nybooks.com/daily/2018/03/16/ivan-ilyin-putins-philosopher-of-russian-fascism/,

любимый философ Путина. Любопытно, будет ли впредь русский фюрер ссылаться на теоретика русского фашизма. Даже если набраться наглости и утвержадать, что философия Ильина не фашистская, то все же биография этого философа должна заставлять держаться от него подальше. Впрочем, нынешним начальникам России сам черт не брат, вернее как раз брат. 

Read more... )
otkaznik1: (Default)

На восьмом десятке
Кажется прозрел
В мире нет порядка
Создатель - бракодел

otkaznik1: (Default)
 Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти! (с)
otkaznik1: (Default)
Недолго китайцы игрались с либеральными реформами в своем варианте, по-китайски. Кивали на них как на пример рационального движения от тоталитаризма к демократии. Поигрались и хватит. Вернулись на круги своя. Недолго и Россия игралась в демократию по-русски, как она там у них называется «суверенная», что ли. Китай шел по пути внедрения каких-то рыночных примочек, но без намека на либерализацию политической системы, без изменения остова авторитарной схемы. Россия пошла вроде бы другим путем, объявила полный демонтаж социалистической схемы, объявила частную собственность, но без создания институциональной основы, без ревизии своего векового менталитета (да простят мне это кощунственное слово милые политологические-социологические дамы), которая едва ли и возможна. Так что как ни изворачивайся, а итог один:

Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet,
Till Earth and Sky stand presently at God's great Judgment seat…

otkaznik1: (Default)
 По подсказке френда прочитал интересную статью Архангельского:

http://carnegie.ru/commentary/75408

понравившуюся мне оптимистическим тоном. Который, впрочем, созвучен и моему пониманию мировой жизни. Про российское приложение здесь пожалуй наименее интересно. Только мой оптимизм исходит из каких-то технологических, а не философских основ. Но это и хорошо, поскольку если на разных путях размышлений получаешь похожий результат, значит его истинность имеет бОльшую вероятность. 

Оттуда:

Ноу-хау путинского режима в том, что он ничего не создавал заново – ни идеологии, ни речи, ни принципов. Он лишь дал этой советскости проявиться в полную силу. Дал ей выход, дал раскрыться подлинному, подпольному, если угодно, советскому человеку Достоевского.

Profile

otkaznik1: (Default)
otkaznik1

June 2020

S M T W T F S
 123456
789 10111213
14151617181920
21222324252627
282930    

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 10th, 2025 09:27 am
Powered by Dreamwidth Studios